Петр Черненко
председатель Союза архитекторов Калининграда
«Любое решение должно приниматься на основе полных и проверенных данных. Любое решение должно быть публичным, прозрачным. И любое решение должно согласовываться с профессионалами в области, в которой это решение принимается. Если это дело касается архитектуры, то неплохо бы с Союзом архитекторов все это согласовывать».
— Пока искал ваш офис, обратил внимание, что вы соседи по этажу с застройщиком светлогорского променада. Недавно компания управляющего активами бывшего начальника нашего губернатора получила без конкурса землю рядом с променадом и начала строить элитный апарт-отель. Что можете сказать по поводу этого проекта как архитектор?
— По поводу строительства на берегу и укрепления берега в целом: не так давно проводилось мероприятие с нашими товарищами градостроителями в Светлогорске, были разные люди, в том числе один товарищ из Гданьского политеха, Петр Лоренц. Он всю жизнь занимается приморскими городами. На второй день мы ездили по области, смотрели на разные площадки, в том числе спустились на променад. Лоренц посмотрел и говорит: года на три-четыре. Кто-то спросил его: а дальше что, после трех-четырех лет? Он посмотрел и говорит: море заберет. Запомнил выражение его лица. Было видно, что он вспоминает весь опыт своей работы.
Мы с ним много на эту тему разговаривали. «Море заберет» — потому что это очень агрессивная среда, потому что даже в менее агрессивной среде, например, в Сопоте, сильно страдают береговые укрепления. Море слишком серьезная сила, чтобы такие мелкие несерьезные штучки противопоставлять.
Когда сам проект застройки променада рассматривался на градосовете, основной вопрос был: как это будет работать? Потому что, если это учреждения обслуживания, они требуют подвезти продукты, вывезти мусор, какая-то деятельность должна быть коммунальная, как это будет делаться? С каким видом транспорта, и как этот транспорт будет объезжать пешеходную территорию променада.
Может быть, там будет жилье, которое со временем обретает какие-то общественные функции, но там действительно место для прогулок, и эту общественную функцию надо закрепить, никуда ее не девать. Она законом закреплена в 20-метровой зоне, и теперь основная задача — попробовать в эту 20-метровую зону не пускать автомобильный транспорт.
На градсовете нам показывали картинки, на большей части из них люди проходят, где-то там припаркованы машинки. А что здесь машинкам делать? В жизни же если эту проблему не решить на этапе проектирования, то будет плохо. Но вроде бы проектировщики все это выслушали. Потому что я говорил на эту тему, наши товарищи из ГИБДД говорили на эту тему.
— Смущает тот режим, в котором работает градсовет. А именно то обстоятельство, что на него ограничен допуск прессы, а значит общество не имеет доступа к полной информации об обсуждении вопросов застройки города, что довольно странно. В свое время власти сравнивали заседание градсовета с врачебным консилиумом, чтобы объяснить закрытие городского градсовета от прессы. И это было очень странным сравнением врачебной тайны и наиболее публичной темы в городе — вопроса о его застройке. Как вы смотрите на непубличность работы градосовета, как его член?
— Я по - сложному смотрю на эту ситуацию. Общественности надо раньше заботиться о том, что будет происходить на месте застройки, на этапе разработки генерального плана. На этапе согласования облика уже поздно. Потому что сам градосовет уже не может повлиять на принципиальные решения. Есть генеральный план, определены функциональные зоны, по функциональным зонам определены территориальные зоны правил землепользования застройки. Участок застройщика попал в какую-то территориальную зону, там прописаны регламенты территориальной зоны, и в рамках этих регламентов он имеет право делать все, что его душе угодно. Градосовет — это совет. Он может сказать: вы знаете, лучше будет вот так. А дальше послушать это или не послушать, по сути, это добрая воля застройщика.
— Как не было инструментария для того, чтобы рекомендации градосовета исполняли, так и нет?
— Мы же в рамках действующего законодательства живем. Но есть, допустим, воля первого лица региона, Алиханова, который сказал, что вот в Калининграде будет девять этажей и не больше. Семь в центральной части и не больше, а все остальное через градосовет. Он сказал это все, но нет такого нормативного документа. Было слово губернатора. Но чтобы не создавать ситуацию конфликтную ситуацию на пустом месте и не осложнять себе жизнь, пожелание губернатора выполняется. Если вдруг застройщик захочет в зоне многоэтажной застройки построить что-то выше этого, но в рамках действующего законодательства, то построит.
— А может градсовет что-то отклонить?
— Не может, абсолютно. Более того, градосовет работает при главном архитекторе области. Градосовет рекомендует даже не застройщику или заказчику, а главному архитектору.
— В чем проблема с публичностью? Вы рекомендательный орган, как общественная палата, ваше мнение важно, но закрыто от прессы и, значит, простых людей.
— Я просто не понимаю, что в этой части может заинтересовать простых людей?
— Как будут застраивать их город, что планируют строить на конкретном месте.
— Есть какой-то объект, который будет строиться в городе. Что изменится, если пресса об этом узнает чуть раньше, чем, когда он начнет строиться, когда на строительном заборе повесят его внешний вид? Ведь смысл ознакомления общественности с какими-то вопросами — это предоставление общественности возможности что-то поменять. Здесь же вы не повлияете, здесь мы не повлияем.
— Ну как же не повлияем? Все влияет. Все имеет значение.
— Как, каким образом?
— Психологически. Вы недооцениваете возможность психологического влияния населения Калининградской области на градостроительную политику.
— Недооцениваю, но еще раз напомню, что все принципиальные вопросы решаются на уровне генерального плана. Вот когда возникает в генеральном плане отсутствующий Суздальский лес (имеется в виду перевод властями области территории леса в генплане из зоны спорта в зону общественно-деловой застройки — прим. «Нового Калининграда») — вперед. А вот что там будет застроено вместо Суздальского леса, будет там стоять девятиэтажка или приравняют к центральной части города и построят только 7 этажей, какая разница? Лес или здания — это принципиально, а здания 7-8 или 9 этажей, какая разница?
Общественность проглядела изменения в генплан по Суздальскому лесу по одной простой причине: когда проект генплана выносился на общественные обсуждения, лес оставался лесом. А потом, после того как он прошел обсуждение и до момента утверждения, все поменялось. Утверждена была не та редакция, которая выносилась на публичные слушания.
— Как такое возможно?
— На мой взгляд, по закону никак. Потому что у нас есть градостроительный кодекс. В нем описан порядок согласования и утверждения этого документа. Там прописана процедура: выносится документ на публичные слушания и общественные обсуждения, дальше по результатам публичных слушаний и общественных обсуждений он либо утверждается, либо отправляется на доработку. Если он отправляется на доработку, то это повторные публичные слушания и общественные обсуждения. Вот такого момента, как доработка без вынесения на повторные публичные слушания и общественные обсуждения доработанного материала, по тексту закона не предусматривается.
— Сейчас активно обсуждаются планы по реновации. Активно ходят слухи, что хотят сносить пятиэтажки в границах Пролетарской и Черняховского и строить там 8-этажки с уплотнением застройки. Какие шансы у реновации в Калининградской области?
— Хорошая территория. Есть где реновировать. От Соммера в сторону Черняховского, какие-то промтерритории, наполовину рабочие, наполовину мертвые. Резерв территории там есть для того, чтобы там шевеления начать, даже жильцов на старте расселять не обязательно.
Реновация — это по сути комплексное развитие территорий, которое раньше уже было, но упрощенное по московскому опыту. Если вместо четырех этажей будет восемь, это в два раза большая численность населения, при той же нагрузке на уличную-дорожную сеть. И сейчас там не суперкомфортно и удобно ездить... Но у нас нет ничего невозможного. Если будет у кого-то заинтересованность, которая будет подкреплена готовностью власти, то она будет реализована.
Застройщик же строит не для того, чтобы строить, а чтобы все продать. На сегодняшний день по ряду причин все, что строится, все продается в Калининграде. Причины вполне определенные и конкретные, во-первых, финансовая ситуация в Российской Федерации, во-вторых, это отток населения из регионов Центральной России и с северных территорий. Но я вот о чем думаю во всей этой истории. Например, каждой территорией руководит региональный руководитель, губернатор. У каждого губернатора есть какие-то свои целевые показатели, оценка работы его, все остальное. Но нельзя же бесконечно допускать отток населения из своего региона. Будут предприниматься какие-то шаги, потому что, если все уедут из Мурманска... этого же никто не допустит. Чтобы мы высосали весь Мурманск в Калининград — так не бывает. Скорее отстимулируют какое-то другое место и поедут туда.
Что касается земли в городе, ее действительно немного остается. Таких площадок, как бывшая территория Минобороны в конце Невского, их не много. Но у города есть целая куча разных других резервов, территории, например, промзоны, прибрежные территории, которые во всем мире как-то реанимируются, ревитализируются и осваиваются.
— Но это уже дороже. Раньше застройщик приходил, скажем, в Балтрайон и или на Сельму, брал землю и строил, а теперь ему нужно тратить деньги на освоение застроенной территории.
— И жить в этих местах стало невозможно. Я сам переехал на Громовой лет 12 назад. Выехать поутру просто невозможно. Поэтому года два назад мы переехали ближе к центру — на Аллею Смелых. Ревитализация производственных территорий затратней и сложнее, чем строительство на новом земельном участке, безусловно. Но, наверное, это проще, чем расселение жилых районов. По разным основаниям, просто проще. Во-первых, нет такого количества физических лиц и собственников, с которыми надо договариваться и принимать решения.
— Вы считаете, что, двигаясь по пути наименьшего сопротивления, застройщики в первую очередь пойдут в редевелопмент промзон и только потом в реновацию?
— Наверное, это сейчас и делается Макаровым на выезде с Невского. Это фактически преобразование территории Минобороны. И здесь, говоря о реновации, мы приходим к следующему вопросу: за чей счет будет производиться высвобождение застроенных жильем территорий? Например, вы говорите, что 8 этажей — это экономически невыгодно, а 16 — выгодно. Не факт. Кто будет расселять и сносить? Допустим, расселять и сносить у нас будет госпрограмма, а строить будет на этом месте частный застройщик. Они же так и делают в Москве, собственно.
С одной стороны, свободные территории в городе еще есть, но с другой стороны — застройщики лесорубами становятся тоже не от хорошей жизни.
— Мы начали с вами говорить о невыносимости условий жизни в Балтрайоне и, скажем, в микрорайоне Восток. Почему так получается, если, казалось бы, есть градостроительные нормы?
— Давайте начнем с плотности застройки, а еще лучше — с численности населения. У нас есть градостроительные нормы, по которым мы живем и строимся. Численность населения на гектар при 9 этажах, 16 и 24 — одинаковая, 450 человек на гектар. Численность от этажности в этой части не зависит. Среднеэтажная застройка может быть высокоплотной. И в этом случае численность населения опять же в квартале, в районе 4-этажной застройки может быть такой же или сопоставимой с жилым районом, кварталом 9-10-этажной застройки. Калининградские архитекторы много про это говорили, ссылаясь на иностранный, в частности, европейский опыт. Там при дефиците земли по сравнению с Калининградом почему-то строят малую и среднюю этажность, то есть 4-5-6 этажей вместо высоток. Это действительно экономически выгодно, это подсчитано и доказано много раз. А как нашим застройщикам это все показать так, чтобы до них это дошло, я не знаю.
— Может, они нарушают нормативы?
— Не знаю, может есть отклонения какие-то, но не принципиальные. В какие-то проценты. Потому что, если строить по нормам — а строиться все равно все по нормам, потому что экспертиза, — проверяется, сколько квадратных метров на этой территории построено.
У нас в городе сложности с пониманием архитекторами архитектурной среды. Есть много людей, способных создать нормальный, не вызывающий негативных эмоций качественный объект. Но разместить его в среде, чтобы он эту среду продолжал или как-то организовывал, этого не может практически никто. Вообще.
С другой стороны, зачем нынешним застройщикам что-то менять в своей работе, если у них и так все продается. Может быть, человек переезжает к нам в город из такой жизни, что наши спальные районы кажутся хорошими. Недавно я на Аксакова прошел случайно (микрорайон «Восток» — прим. «Нового Калининграда») так нельзя строить. Просто нельзя.
— А как можно? Говорят, сейчас обсуждаются какие-то концепты городов-спутников Калининграда — районов в Гурьевском округе.
— Придумать-то все можно. До декабря 2019 я работал в «Никор-Проекте». Эту организацию создали четыре женщины. По сути, это был состав отдела генплана «Калининградгражданпроекта». Это градостроители, люди, кто всю жизнь занимается градостроительством и всеми связанными с ним вопросами. Одна из учредителей, главный архитектор Ольга Викторовна Мезей честно пыталась, со всеми выкладками показывала выход жилья 4-5-этажек по сравнению с 9-10-этажками. Она и с застройщиками общалась, и кому только ни показывала. Пыталась как-то ситуацию поменять, по крайней мере в тех районах, которые недалеко от центра, хотя бы чтобы не совсем спальные.
— Вы считаете микрорайон «Восток» градостроительной ошибкой?
— Я думаю, что «Восток» — это однозначно градостроительная ошибка. Особенно та часть «Востока», где многоэтажки, которые начинали строиться рядом с садовыми домиками и индивидуальным жильем. Там этого делать было просто было нельзя.
— «Восток» строил и почти уже достроил экс вице-премьер областного правительства Евгений Морозов. Сейчас он хочет взяться за снос Дома Советов и застройку территории вокруг него. Я так понимаю, что архитекторы видят в этом сюжете некую проблему?
— По этой территории было два архитектурных конкурса. Конкурс Королевской горы и ее окружения, который выиграла «Студия 44» Никиты Явейна. Основной задачей в конкурсе было решение проблема Альтштадта (территория между Московским проспектом и островом Канта — прим. «Нового Калининграда»), и она была решена. Вопрос территории, прилегающей к Дому Советов, был в данном конкурсе периферийным и рассматривался в упрощенном виде. Архитектор Антон Сагаль победил в конкурсе «Постзамок». Это как раз территория замка и прилегающей к нему территории. От бывшего замка до существующего Дома Советов и дальше до Дворца бракосочетаний.
Явейн (ему власти и инвестор планируют доверить проектирование территории вокруг Дома Советов — прим. «Нового Калининграда») и «Студия 44» — это очень профессиональные проектировщики. Он много работает с объектами культурного наследия в Питере. Реконструкция Гостиного двора, что-то сейчас из дворцов делает. Он понимает, как можно бережно обращаться с существующими объектами.
— У нас бережное обращение с Домом Советов уже не рассматривается, его планируют полностью снести?
— Не знаю пока.
— Какая консолидированная позиция у профессионального сообщества. Вы не доверяете экспертизе, гласящей, что здание нужно сносить?
— Какая может быть консолидированная позиция в отсутствии исходных данных и материалов для анализа? Никакой абсолютно!
— То есть тех частей отчета об обследовании здания, которые опубликовала Корпорация развития Калининградской области, недостаточно?
— Недостаточно. Есть профессиональное сообщество, Союз архитекторов. В нашем письме губернатору по Дому Советов не было требований его ни сохранить, ни снести, потому что союз по этому вопросу разделился примерно 50/50. Но есть определенные вещи, которые поддерживают все. Любое решение должно приниматься на основе полных и проверенных данных. Любое решение должно быть публичным, прозрачным. И любое решение должно согласовываться с профессионалами в области, в которой это решение принимается. Если это дело касается архитектуры, то неплохо бы с Союзом архитекторов все это согласовывать. А мы можем привлечь кого угодно, потому что Союз архитекторов — это всероссийская организация. Мы ездили, встречались с членами правления союза, с президиумом союза московского и российского. Говорили про Дом Советов, была готовность участвовать, смотреть, разбираться во всем этом. Но пока у нас не хватает исходных данных для того чтобы высказать свое профессиональное мнение. Что касается лично моего мнения, я на стройке с 1986 года. Вернулся из советской армии и, до того как восстановиться в институте, пошел работать монтажником-строителем. То есть я работал на советской стройке и знаю, каким образом строились 9-этажки в Волгограде. Проектную документацию соблюдали так, что до идиотизма доходило. Если было неграмотное проектировочное решение, то мы были вынуждены и обязаны проектное решение соблюдать. Приходилось бетон в монолитную стену укладывать руками, потому что проектировщик не предусмотрел зазор, чтобы туда просунуть шланг. Поэтому, когда показывают картинки, что в Доме Советов где-то закладная не на тех местах, опирания не там, у меня все это вызывает большие сомнения. Мой опыт работы в советском строительстве отказывается это воспринимать.
— Вы верите в выводы экспертизы, что там могла быть халтура в строительстве здания и халтура в производстве строительных материалов для него?
— Без того, что увижу сам лично, на объекте, я не верю. В производстве строительных конструкций железобетона всякое бывало, но таких массовых нарушений не было. Отклонений от проектной документации в части недопустимого опирания, в части недопустимого размещения закладных деталей. И это в обычном серийном строительстве. Если дело касается таких объектов, как Дом Советов, уникальных, я думаю, что здесь был контроль за качеством.
— Вам кажется, что вопрос со сносом закрыт?
— У меня такое впечатление, что будут сносить. Не знаю, какие перед Явейном будут поставлены задачи. Будет ли Явейну дана документация в полном объеме, будут ли Явейну поставлены задачи учесть возможность сохранения каких-то частей. Так тоже может быть. Мы же можем объект сохранить частями, а частями надстраивать. Во всей этой истории самое сложное, самое плохое — то, что мы до конца не знаем, что происходит.
— А как вы относитесь к позиции победителя конкурса по этой территории Антона Сагаля, что власти идут неправильным путем, отказываясь от нового конкурса, и при прямом договоре с проектировщиком ему может быть навязаны вещи, скажем так, в интересах застройщика, но не в интересах горожан?
— Не все правильно, что говорит Сагаль, но в основном он прав со своим описанием конкурсной ситуации: когда у меня заказчик и нет конкурентов, то я делаю одно, а когда конкурс, я напрягаюсь из последних сил и выдаю самый лучший вариант. Так тоже не всегда. Сильно не всегда. Во-первых, когда есть заказчик, он не всегда диктует проектировщику, во-вторых, если конкурс — это не означает полной свободы. Все равно есть какое-то задание и понимание того, что от тебя ждут. И если ты хочешь победить в конкурсе, то должен оправдать ожидания. В чем Сагаль, безусловно, прав, так это в том, что наилучшее решение архитектурно-градостроительной проблемы — конкурс. Это признано во всем мире. Потому что приходят люди с разным взглядом, потому что каждый из них видит разный пласт проблем, которые надо решать, разной сложности и вместе, когда собираются 3,4,5 хороших конкурсных работ, у комиссии конкурсного жюри складывается общее понимание, что же представляет из себя эта территория и что с ней можно делать.
— Вы понимаете, на что конкретно приглашают Явейна?
— Могу только догадываться. Сдается мне, что Явейн будет заниматься Домом Советов, а Морозов — всем остальным. После полного сноса заново строить Дом Советов смысла никакого нет. И элементы повторять смысла большого нет. Дом Советов — это такая штука, которая хороша в свое время и на своем месте. Дом Советов — это хорошая архитектура сама по себе. Это правильно выбранный объем, расположенный на правильном месте. Он был бы совсем правильным, если бы была реализована та концепция социалистическая, которая тогда закладывалась. Речь о широком бульваре в створе с Пролетарской от Дома Советов в сторону Черняховского и далее. Сейчас Калининград — другой город. Совсем. Поэтому если сейчас разбирать Дом Советов, то нет смысла строить здание ровно на том же месте и в тех же объемах.
— Надо строить меньше или больше?
— Он должен отличаться и должен быть чуть смещен, потому что сегодня нет той проектной структуры, под которую он разрабатывался и размещался. У нас застройка подошла чуть ближе, чем планировалось, со стороны Дворца бракосочетания и не был сделан тот большой бульвар. Не был освоен склон в сторону Московского проспекта. Много чего не произошло. А если не произошло и не планируется, то и объект должен трансформироваться и видоизменяться.
— Нужно ли сносить облепленные «под ганзу» пенопластом пятиэтажки на Ленинском проспекте от «Плазы» до площади со строительством новых, современных, скажем, 8-этажных домов? Ширина проспекта ведь позволяет. Берлин, Варшава, нигде при такой ширине проспектов нет таких низких и, прямо скажем, дешевых типовых построек.
— Нет смысла об этом думать. Если бы мне сказали, что надо заняться чем-то на Ленинском проспекте, я бы начал заниматься с примыкания Соммера к Ленинскому проспекту, с того маленького перекрестка. Первое, что бы сделал: снес бы палатки с янтарем, которые стоят на старте Соммера. Сделал бы из Соммера нормальную человеческую пешеходную зону и дальше Барнаульскую.
— Рокоссовского и Соммера уже спроектировали...
— Плохо спроектировали. Мы тоже про это говорили на городском градосовете. К сожалению, не только проектируют, но и осуществляют. Проектные работы крайне низкого качества, начиная от Соммера и заканчивая островом Канта.
— Вам не нравится то, что сделали на острове Канта?
— Дело-то не в том, нравится или не нравится. Я смотрю с профессиональной точки зрения, как должно было быть сделано. Качество работ и строительных материалов нормальное, но что касается проекта… Когда мы говорим про парковую зону, мы говорим про тропиночную сеть. Тропиночная сеть — это большая и больная тема. Ровно то же самое, чего не понимает, к сожалению, большинство калининградских архитекторов. Мы проектируем в среде. В городе нет никаких отдельных архитектурных объектов. Несмотря на пожелания заказчика или амбиции архитектора, которые заставляют тебя выдумывать «красивые формы», делать этого не надо, потому что основная задача архитектора — организация архитектурной среды.
Мы живем в среде, вокруг нас все — среда. Мы выходим из открытого городского пространства и попадаем в парк, это тоже среда. Вся тропиночная сеть, все пешеходные направления должны учитывать эту среду и быть привязаны к ней. Брать план парка, смотреть на него сверху и рисовать тропинки, чтобы они красиво выглядели на плане, — это чушь собачья. Это не работает. Так делать нельзя. И это ровно то, что там сделано, причем сделано так, что здесь недоделано, здесь не довели, здесь сделали криво, сплошь и рядом.
Вспомните сквер с фонтаном около Драмтеатра. Там тоже тропинки, все сделано красиво, колонны, плиточка. В одном месте плиточка идет, а люди ходят в другом месте, потому что до остановки так ближе. Архитектор это должен видеть. Когда он смотрит на план, он не должен думать, как красивую форму нарисовать, потому что в жизни эти пропорции красивых тропинок никто не увидит. Планировка делается не для этого, а для того, чтобы решить конкретные, функциональные, утилитарные задачи, с учетом среды.
Как делается парковая тропиночная сеть? Во-первых, в парке группы деревьев и на них с каких-то точек открывается хороший вид. У всех этих деревьев и групп деревьев листва разная по оттенку зеленого, деревья по-разному меняют цвет листвы осенью. Одно становится красным, другое желтым, третье остается зеленым. Ландшафтный архитектор все это видит, знает породы, как они себя ведут, и должен видеть точки, с которых группы деревьев и деревья раскрываются наилучшим образом.
Он проектирует площадки, на площадке скамейки или что-то еще, с зоной раскрытия на потенциально привлекательные места. Потом он связывает это тропиночной сетью так, чтобы человек шел по тропинке и у него эти картины, которые он видит, открывались с наиболее привлекательной точки зрения. Дальше функционал этой территории, чтобы пройти из одной в точку в другую по кратчайшему расстоянию — прямой линии. Дальше все это совмещается, получается какое-то решение. И не факт, что картинка на плане будет выглядеть красиво и пропорционально. Но человек, который будет находиться там, будет чувствовать себя комфортно.
У человека есть определенные особенности восприятия. Когда мы идем и видим ориентир впереди, мозг обрабатывает эту информацию. Если мы видим забор, то через пятьдесят метров надо остановиться и повернуть налево или направо. В парке ровно так же. Две тропинки просто так пересекать друг друга никогда не должны, потому что человек должен видеть пересечение издалека. Он должен быть готов, что ему надо повернуть, пересечь или что-то еще. Абсолютно элементарные, простые вещи — и этого на острове Канта сделано не было сделано.
— На острове Канта получилась комфортная городская среда?
— Нет, конечно. Потому что странным образом трассированы тропинки. Странным образом расположены места для отдыха, для сидения, лежания. Не все, но часть из них вызывает вопросы.
— И, наконец, остров Октябрьский. Единственное, что мы пока о нем знаем — это концепция КБ «Стрелка», которая выглядит так невероятно, что вряд ли будет когда-то реализована. Что вы по этому поводу думаете?
— В концепции «Стрелки» много разных проблем. Я сейчас разрабатываю проект планировки по концепции «Стрелки» по острову Октябрьскому, у меня сейчас в работе. С учетом этого скажу так: решения, которые предложены «Стрелкой», неосуществимы. Они ненормативные.
Я сейчас работаю на данной территории, понятно, что у меня есть ограничения, есть профессиональная этика, ответственность перед заказчиком, служебная информация и прочее. Но есть и вещи, о которых, как я считаю, говорить можно. Например, о сложности практической реализации концепции дошкольного образования «Стрелки». Детские сады заложены в каждом квартале. Выглядит красиво, но, когда дело доходит до реализации на практике, возникает масса вопросов, которые я сам пытался решить — и у меня не получилось. Пытался в профессиональной среде обсуждать, искать какие-то возможности выхода из ситуации, но решить эти вопросы не получается.
Я могу посчитать, сколько детей будет в микрорайоне, в районе, и какая на них нужна численность детского сада. Но квартал посчитать с большой степенью точности я не могу. Вот вам надо построить детский сад для 10 семей, которые будут жить в этом доме. Маленький детский частный сад для 10 семей. Сколько в 10 семьях будет детей, я не могу сказать, потому что в одной семье может быть от 0 до 4-5. Я не могу усреднить численность детского сада на квартал с маленькой численностью населения.
Это первая проблема, а дальше идут следующие, которые связаны с тем, что если мы размещаем все по нормам, то у меня площадка детского сада занимает порядка 70% дворовой территории. Она должна быть огорожена, и доступ на нее должен быть затруднен. Третье — это вопросы бытового обслуживания, медицинское обслуживание для детского сада на три десятка детей каким образом должно происходить? То есть если это организовывать в каждом детском саду, то там возникают сложности с проектированием.
— Проблема в том, что концепцией «Стрелки» занимались иностранные архитекторы?
— И в этом тоже. Это как раз не иностранный архитектор проектировал. Иностранный архитектор проектировал один из кварталов, там были примерно те же проблемы несоответствия нашим нормам. Это решается, но там много всего. Уличную дорожную сеть проектировала сама «Стрелка», но почему она ненормативна, вот скажите мне? Есть же свои правила, улица такого-то значения имеет такую-то ширину, а там все не так.
— То есть картинку красивую калининградцам показали, премию получили, а теперь вы перерисовываете?
— Да, но даже моя картинка из состава проекта планировки вряд ли даст представление о том, какая застройка там будет.
Текст — Вадим Хлебников, фото — Виталий Невар / Новый Калининград
