Сергей Кавтарадзе
член СА России, историк архитектуры
«Надо понимать одну простую вещь. Неправильно рассматривать отдельные здания и сортировать их на ценные и те, которые не жалко. Это неверный подход. Представьте, что кто-то высказывает недовольство отдельным мазком на картине, скажем, Рафаэля. И предлагает его соскоблить и нанести свой – яркой акриловой краской. В целом останется Рафаэль, а кусок мы улучшим. Вряд ли кто-то из нас одобрит такую идею. Такая же ситуация и с архитектурной средой».
– Одно из зданий, подлежащих сносу при строительстве нового бизнес-центра на Хохловке, здание постройки 1897 года архитектора Величкина. Его сочли «типовым хозяйственным строением» 1935 года постройки. Какие архитектурные признаки говорят о том, что так называемое «шато» всё-таки стилистически соответствует концу 19 – началу 20 веков?
– Скажем вежливо: имеет место досадное недоразумение, очевидное любому, кто имеет хоть малейшее представление об истории отечественного зодчества конца XIX – начала XX веков. Здание, которое кто-то очень точно назвал «шато» – пример романтического обращения к раннеренессансной французской архитектуре, к дворцам и замкам XVI века, где к обычным рыцарским доблестям добавилось куртуазное обращение, а к классической ясности итальянского ренессанса – эмоциональное эстетство маньеризма. Обращение к подобной стилистике, где даже вовсе не крупное сооружение украшается изысканным двуцветным рустом и аркой под щипцовым завершением, а композиция фасада решается нарочито асимметрично, с акцентированием фланкирующего объема, было обычным в проектах деловых построек 1880-х – 1890-х годов. Эти чудесные неоготические и неоренессансные сооружения – больницы, пристанционные постройки, фабрики или, как в данном случае, большой холодильник (погреб-ледник) составляет целый пласт исторически сложившейся культурной среды нашей столицы. Сказать все это может любой специалист, да и просто всякий, кто интересуется историей Москвы. Здесь даже не обязательно знать, что сохранились документы, где точно указано, что этот памятник был создан в 1897-1899 годах по проекту замечательного архитектора Виктора Величкина.
– Кроме шато, для строительства бизнес-центра хотят снести ещё здание института Международного рабочего движения. Представляет ли оно историческую и культурную ценность?
– Надо понимать одну простую вещь. В данном случае неправильно рассматривать отдельные здания и сортировать их на ценные и те, которые не жалко. Это неверный подход. Представьте, что кто-то высказывает недовольство отдельным мазком на картине, скажем, Рафаэля – краска пожухла, лак не так лёг. И предлагает его соскоблить и нанести свой – яркой акриловой краской. В целом останется Рафаэль, а кусок мы улучшим. К тому же соавтор появится. Вряд ли кто-то из нас одобрит такую идею. Такая же ситуация и с архитектурной средой. Сложился ансамбль, целостное произведение искусства – Ивановская горка. Что-то оттуда выскабливать и строить своё, тем более – совершенно чуждое по духу, уже безобразие.
К тому же нельзя сказать, здание Института международного рабочего движения вообще не имеет художественной ценности и его не жалко сносить. Во-первых, оно куда деликатнее, чем то, что предлагается сейчас, встроено в сложившуюся образную систему. Это не единый тяжелый объем, а «легкая», расположенная «покоем» (буквой «П» в плане) композиция, которая не нарушает ни ритмический строй всего сложившегося комплекса, ни его масштабные соотношения. Говоря проще, оно так сложено и так украшено, что не подавляет окружающие, более древние постройки.
Кроме того, историки архитектуры давно пришли к выводу, что пора уже брать на охрану и так называемую «сталинскую архитектуру». Это была очень грамотная архитектура, когда люди действительно тщательно изучали мировое наследие, ордерную систему прежде всего. И осознанно это культурное богатство применяли. Мы можем видеть это и на примере здания Института международного рабочего движения. Его фасады украшены так называемым ордерным декором – пилястрами с базами и капителями, зрительно поддерживающими горизонтальные элементы – фризы и карнизы. Смысл здесь в том, что применение таких деталей, как бы поддерживающих друг друга, делает архитектуру более дружественной по отношению к человеку. Подавляющие своей огромностью объемы условно делятся на такие части, с которыми человеку легче себя сопоставить. Собственно, если присмотреться, авторы предлагаемого к осуществлению нового здания тоже обращаются к этому приему, но у них это хуже получается.
– Предполагается снос ещё одного здания, действительно построенного в первой половине 20 века. Какова его ценность?
– Это хозяйственная постройка, её трудно защищать. Вопрос не в его индивидуальной ценности, а в его роли в сложившемся ансамбле. Если же говорить о регенерации всего комплекса, то начинать проектировщикам нужно с того, чтобы всё это полюбить и проникнуться духом места. Понятно, что всё не может оставаться на века в том виде, который мы имеем сегодня. Все понимают, что что-то менять придется. Но успех такой перемены зависит от таланта и от степени жадности (в обратной пропорции) тех, кто за это берется. Есть хорошие дизайнеры, архитекторы, которые могут очень аккуратно в этой среде что-то подправить – где-то посадить растения, где-то поставить скамейки, где-то – красивую ограду.
Ивановская горка – единое произведения искусства, авторства «коллектива», формировавшегося с 17 века. Проникнувшись образной системой, которая уже сложилась, можно туда прийти и аккуратно, понимая, что ты делаешь, вносить коррективы, к примеру, разбить клумбу, где-то установить малую архитектурную форму.
Сейчас же речь идёт о том, что снесут несколько построек, выкопают большой котлован, проведут новые дороги, устроят подземную парковку и огромный объём над ней. Ну, хорошо, сделают для нас какие-то пилястры, чтобы не очень возмущались. Но это делается не для того, чтобы сохранить один из редких московских уголков.
– Многие считаю, что Ивановская горка – единственный оставшийся район Москвы с сохранившейся средневековой планировкой. Согласны ли вы с этим мнением?
– Я соглашусь. Можно назвать ещё Крутицкое подворье, смотря какую площадь иметь в виду. Но в границах Белого города, с таким рельефом, с таким высотным и частотным строем – единственный. По крайней мере, их у нас не много, чтобы ими разбрасываться и добивать оставшееся.
– В чём ценность Ивановской горки?
– Любое произведение искусства, особенно архитектура, имеет четыре измерения – ширина, длина, высота и историческое время. Горка законсервировала диапазон с 17 по 19 век. Это и есть ценность. Как в летописи. Эта летопись и сложившийся общий дух, общий образ – это то, что надо сохранять.
Наша беда – объектный подход. Город рассматривается как шкафчик, в котором стоят разные «коробочки». И мы можем их перебирать: 17 век – ценное здание, а про конструктивизм мы спорим. И так далее. А дело в единой связи, это и есть наша среда, пространство нашей памяти. В пространстве – «пустоте» между домами – сгустилась история, среда обитания москвичей с 17 века и до наших дней. Это память и душа города. На это сейчас и покушаются. «Вычищают» общую память.
Если задуматься, здесь и земля дороже именно потому, что это место с историей. Когда часть истории изымают, то в конечном итоге у нас может ее вовсе не остаться.
По материалам: «Новые известия».
